На пути к храму - Часть 2
Оглавление
НА ПУТИ К ХРАМУ
3. КТО В НАШЕМ ДОМЕ ГЛАВНЫЙ?
Спаси люди Твоя и благослови достояние
Твое, исполнение Церкве Твоея сохрани,
освяти любящия благолепие дому Твоего…Молитва на Божественной литургии
Давайте-ка заглянем на минутку домой. Ведь сейчас почти у каждого есть свой дом, как бы он ни назывался: «квартирой» (пусть бы в ней уже четвертое поколение одной и той же семьи все квартировало и квартировало…) или еще того оригинальней – «жилплощадью». Дом – он и есть дом. И присмотримся, что же в нем для нас главное, где тот центр, что соединяет в одно родных, но все же разных его обитателей.
Может быть, это – большой (или не очень) общий стол, над которым возвышается непременно включаемый, а где-то попросту не выключаемый, Его Величество Телевизор? А в известное время года – еще и лесная елочка, населенная весьма интересными существами типа Деда Мороза с многочисленной родней?..
Знаю, знаю: у вас, как у православных, конечно же, есть красный угол. Вот только порой за аршинными портретами чад и домочадцев его не шибко видно… Полтораста уж лет наблюдению Лескова:
« – Этакие нынче образки маленькие, – начала Домна Платоновна, – в моду пошли, что ничего не рассмотришь… у аристократов все маленькие образки. Как это нехорошо.
– Чем же это вам так не нравится?
– Да как же: ведь это значит они Бога прячут, чтоб совсем и не найти Его…» («Воительница»)
Сказано же на все времена: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше(Мф. 6, 21).
Мне всегда по-особенному дышится в оставляемой для меня узенькой келье при кладбищенском Лазаревском храме Вологды, в которой я прожил все годы ученья и куда часто приезжаю до сих пор. Икон там немного, художественное качество их невысокое, – но перед ними хочется стоять, стоять… Похожее чувство мы с паломниками испытали, остановясь однажды в странноприимном доме близлежащего Спасо-Прилуцкого монастыря, где с большой любовью убрана божница, устроенная в заурядном гостиничном коридоре. Так и собственный наш дом вполне в наших силах устроить подобно малой церковке – не обязательно по стилю. По духу. Конечно, «обилие святых икон не только внутри дома, но и снаружи, на вратах, при входе; устройство особой молитвенной храмины; земные поклоны пред родителями и старшими; испрашивание на всякое дело благословения главы семьи», все это, столь привычное для маленького Сережи, будущего исповедника 20-го столетия епископа Афанасия, – планка высокая. Но ведь и не непосильная. Если…
Если вне родных стен на первом месте – вот этот, тоже единственный и родной храм. Наш, приходской, – сколько бы ни ехать до него. А все прочее соответственно на почетном втором, третьем и так далее, вполне по блаженному Августину: «Если Бог будет на первом месте, то все остальное будет на своем».
Ведь сказано и еще – святорусским нашим предкам в «Правиле о церковном устроении»: «Аще ли о церкви небрежете, то домы наша Господь разорит».
Если вам хоть немножко страшно от этих слов – тогда все в порядке. А если вы эдак про себя посмеиваетесь – тоже хорошо. Потому что у вас все впереди.
4. РОЖДЕСТВО ДЛЯ НЕКРЕЩЕНЫХ
Вот вам два пути или, вернее сказать, две жизни:
жизнь мира – веселая и легкая снаружи, но полная разлада, тоски и отчаяния, жизнь же Церкви –
скучная, утомительная и однообразная снаружи,
но полная духовных радостей внутри.Митрополит Трифон (Туркестанов)
Ни в жизнь не поверил бы, если б двадцать лет назад, когда я, стоя с экскурсантами хранящего и поныне лучшие советские традиции Клуба туристов Москвы возле храма святых князей Бориса и Глеба в калужском, а сейчас уже почти подмосковном Боровске, увлеченно рассказывал им об архитектурных особенностях постройки («асимметричная двухпрестольная композиция…», «увеличение высоты для сохранения целостности силуэта…»), – так вот, если бы мне тогда сказали, что в будущем мне предстоит стать главным регентом этого храма («главный» на полусельском приходе означает единственный), в силу этой должности поселиться в церковном домике, а потом еще и начать преподавать прихожанам церковнославянский язык и литургику…
Так что, видите, всякое бывает.
Я вырос в нецерковной и, за исключением моей бабули Оли-Лели, советской учительницы русского языка и литературы и воспитанницы «царской» гимназии затерянного в степях Петровска-Саратовского, некрещеной семье. Для Москвы это типично.
Сегодня в нашем роду крещены все. Это тоже типично, хоть и не настолько.
Но сознание, что храмы (закрытые, обезображенные, а в пору тех наших походов-экскурсий уже вовсю восстанавливаемые) – это и есть самое дорогое, что у нас, русских, осталось, – жило внутри с ранних лет.
Все больнее становилось, когда при знакомстве с каким-нибудь древним и красивым городом настроен уже был глаз – конечно же, на величественное зрелище собора на самом видном месте…
…И на известку колоколен
Невольно крестится рука.
(Креститься я, правда, не умел, но эти есенинские стихи любил с детства и помню наизусть до сих пор).
А храма – не было. Такие разочарования ждали как в переживших оккупацию и залечивших раны Старом Осколе, Твери, Одоеве, Юхнове, Рославле, Дорогобуже, Зубцове, Новосиле, Медыни, так и в не тронутых последней великой войною живописнейших Елатьме, Городце, Чухломе, Спасске, Ветлуге, купечески основательных Данилове, Борисоглебске, Егорьевске, Бежецке, совсем скромных ныне Меленках, Шацке, Кадникове. Храм и поруганный – все храм… Вот только для чего он, я как-то не задумывался. И тем более яркими искорками сияют и посейчас те единичные «набеги», которые таки сподобил Господь совершить.
Все они связаны с Рождеством. Если с вечера – зимнего, звездного, – до середины ночи все церкви полны, значит, это зачем-нибудь нужно? И вот в сумерках Сочельника тысяча девятьсот девяносто далекого года мы ехали в Троице-Сергиеву Лавру. Но что делать в обители Преподобного некрещеному человеку, я искренне не понимаю по сей день и тем более не понимал тогда. Мы в основном растекались по улочкам посада. Почему-то я выбирал Успенский храм. Кто мог знать, что в свое время отец благочинный Иоанн благословит меня снять квартиру в двух шагах от церковных ворот? Здесь, в Николо-Успенском приходе, в уединении бревенчатого домика в бывшем селе Клементьево, пройдет работа над циклом однодневных паломнических походов для москвичей «Радонежскими тропами великого Сергия». Но будущее закрыто от нас… Я прилежно (можно ж по такому случаю!), хоть и не крестясь и не кланяясь, выстаивал час, другой на рождественской службе, мало что или вовсе ничего не разбирая в ней. Но ведь есть же, должна же быть польза от всего этого! Я выходил, чтоб ехать домой, с надеждой, что, может быть, непостижимым каким-то образом стал чуточку лучше…
В иные годы, особенно когда в праздник Рождества разрешили отдыхать, мы ехали в лес. Он был более «своим», чем храм, и у огромного ночного костра мы (крещеные, некрещеные и все, кто хотел) отмечали праздник так, как сами его понимали. В храм, однако ж, тянуло. Ясно было, что главное – там, и на исходе ночи мы старались «зацепить» кусочек службы в селе поблизости. Один раз нам это удалось вполне – в Рудне-Никитском, спрятавшемся в сосновых борах подмосковной Мещеры. Здесь Рождество было праздником престольным. В маленькой зимней церковке, полной молящихся, но спокойно вместившей и нас, к концу ночного бдения было жарко и, наверное, душновато. Помню, что пели очень просто, по-деревенски. Но именно там, впервые в жизни, я ощутил совершенно отчетливо: что все эти люди, эта плотная толпа, – все устремлены к Чему-то одному. И мне захотелось остаться и тоже быть причастником этого Чего-то – но было нельзя, потому что мои подопечные подняли крик, что им душно, скучно и вообще пора домой, и пришлось вести их на станцию.
Потом, несколько лет спустя, было таинство Святого Крещения в монастыре у синего озера и, шаг за шагом, – воцерковление в московском храме Знамения в Переяславской слободе. Странно, но я не помню случая, чтобы я заскучал на службе. Может быть, это оттого, что здесь меня вскоре заняли делом. Может, потому, что я никогда не забывал, что храм – для молитвы, а кто отнимет ее у нас? Во всяком случае, очень быстро пришло чувство, что тут, а не где-то, твоя потерянная родина. Оно не исчезло и через шесть лет, во время учебы в духовной школе, когда каждый день стал начинаться и заканчиваться службой. Совсем недавно я добрался до дневников святого праведного Иоанна Кронштадтского, и в них засверкали те слова, что я долго и беспомощно пытался найти сам:
«Благодарю за сие Господа. Бесценное благо дано мне от Господа в богослужении. В нем вся жизнь нашей души, все сокровище, тут ее родина, ее жизнь, ее святыня, ее воспитание, врачевание, пища и питие, ее сила, ее слава».
Теперь мне известно и по опыту, что без храма человек не может быть вполне человеком. Но я не хочу стать (известна нынче такая шутка) «необратимо воцерковленным». Я боюсь разучиться понимать таких, как я сам – какой-нибудь позавчерашний. Таких, кто обрадовался бы, прочтя такое, скажем, воспоминание Сергея Дурылина о Розанове (дело было в ночь под Крещенье 1918 года):
«Мы пришли от всенощной из приходской церкви, а в Лавре еще гудел торжественный, превосходный полный звон… Мы молчали, и вот в это время вошел с <дочерью> Таней Василий Васильевич <…> и сразу, не поздоровавшись, с порога:
– Какая ночь! Звезды! Какие звезды! Халдеи, египтяне, арабы молились бы им, подняв к небу лицо, а они… преют в тесноте, в духоте, под сводами, потеют, свечи коптят, жарища, дышать нечем, каплет ярым воском сверху, ревут, как коровы, дымят угарными кадилами, глушат звоном… дуроломы!»
Только если б еще знать, как любил мятущийся Василий Васильевич эту же самую русскую церковную службу – о чем тоже хватает сведений. А я сейчас… по-прежнему люблю лес и знаю, что и он тоже – для молитвы.
Святителя Иннокентия Московского
