Старец Амвросий Балабановский Продолжение 11 Началась Великая Отечественная война.
«Вошел ко мне германский солдат и говорит: «Русский солдат? Русский солдат?» Я отвечаю: «Нету, нету русского! Хлеба есть немного». Хотел ему отрезать, а он схватил всю буханку и ушел. Стрельба была со всех сторон, в двух домах убило по одному человеку, а ночью загорелась церковь. А до прихода германских солдат наша разведка мне сказала: «Отец, возьмите из церкви все святое, что необходимо для службы, а то придет наш отряд и может напохабничать, будут делать себе стоянку». Так описывает батюшка свою жизнь в селе Иклинском в начале войны. Село переходило из рук в руки. В тот момент, когда его заняли немцы, «наш гражданин А. Г. пошел в их штаб и сказал: «Наши коммунисты храм не трогали, а ваши солдаты хотят его занять!» — «А вы служили в этом храме?» Я сказал: «Да, служили». Тогда пришел их начальник и выгнал всех из церкви: «Здесь служили, и пусть служат!»
Батюшка вспоминал, что немецкие солдаты находились в Иклинском два месяца и пять дней, 22 октября заняли они село. А 25 декабря (н. ст.) советские войска выбили их оттуда в два часа ночи. «В эту ночь была такая канонада, что невозможно описать: смерть витала у нас над головой. Господи, прости! Я, недостойный и грешный, мама моя Наталья Семеновна и раба Божия Евдокия решили причаститься святых Христовых Тайн, так как со мною были Святые Дары. И ждали мы смерти — вот попадет снаряд в дом... Но Господь Своею благодатию сохранил нас от напрасныя и внезапныя смерти и даровал нам жизнь на покаяние — немцы отступили...
Однако в 8 часов утра их аэроплан налетел на Иклинское и стал бомбить непосредственно наш дом, так как около него скопилось много машин и бойцов — была выдача продовольствия и стопочки вина. Мой дом сгорел от зажигательной бомбы. Погибла вся живность — корова, поросенок, куры — и сгорел весь хлеб, что я заработал в колхозе. Кроме нас с Дуней (моей прислугой) в доме было 20 человек солдат. Они выбили окно, и мы вылезли за ними из дома и остались в чем только были — все имущество погорело.
Жили потом на квартире в Иклинском, а продовольствия никакого не имели, пошли по приходу побираться. Спасибо прихожане дали хлеба, и муки, и картофеля, и еще кое-что, в чем имели нужду. И так продолжали жить до праздника Благовещения...
Во время боя храм был разрушен, колокольня до карниза была сбита и упала, остались одни стены храма, внутри все выгорело. Так что без капитального ремонта церковь стала непригодна для богослужения».
Но на праздник Благовещения прихожане соседней деревни позвали батюшку служить в Спас-Прогнань. Еще прежде, в сороковом году, когда в Иклинском храме не было службы, он в свободное от колхозных работ время, особенно в праздничные дни, ходил туда в храм и помогал по службе тамошнему настоятелю отцу Владимиру Замятину. В январе 1942 года протоиерей Владимир тяжело заболел, а 25 февраля скончался. Вместе с отцом Михаилом Смирновым, священником Передольского прихода, проводили его в последний путь. И осиротевшие прихожане стали просить батюшку Амвросия заступить на его место и незамедлительно стали хлопотать о его назначении. В ответ на их прошение патриарший местоблюститель Сергий (Страгород-ский) прислал назначение отцу Амвросию быть «служителем культа в селе Спас-Пре-ображенья, иначе называемое село Спас-Прогнань Угодско-Заводского района Калужской области». Итак, с 1 марта 1942 года и до последних дней своей жизни батюшка молился в храме Спас-Преображенья (второй престол в честь великомученика и победоносца Георгия и третий — в честь Благовещения). Близ храма жить оказалось невозможно, так как все было занято войсками. В сторожке у храма и то жили танкисты. Поэтому батюшка находился на квартире в деревне Киселевка и пять лет ходил до храма пешком пять километров. А потом был куплен домик у Ефроси-нии в деревне Софьинка, гораздо ближе к храму, в пятнадцати минутах ходьбы до него. Правда, в последние годы жизни и этот путь был очень сложен для Старца, у которого постоянно болели ноги. А потому чада сделали деревянную тележку, на которой и возили батюшку на службу в храм. До последних дней своей жизни, как бы он себя ни чувствовал, батюшка всей душой стремился в дом Божий, где находил облегчение от всех болезней и тягот жизни.
Но не полным был бы рассказ о жизни старца, если при этом с благодарностью не упомянуть об инокине Евдокии, которой досталось разделить с батюшкой тяготы и испытания его жизненного креста. Из воспоминаний чад известно о ней следующее. Была раба Божия Евдокия девицей и никогда замуж не выходила. Несла послушание на кухне Боровского монастыря. После закрытия монастыря пришла она к отцу Амвросию, в село Иклинское, где он тогда служил, и осталась у него, взяв на себя все заботы по домашнему хозяйству. Когда у батюшки (10 августа 1930 г.) был устроен ночной обыск, то у Евдокии нашли принадлежащие ей тридцать рублей мелочью. И эти деньги приписали батюшке, через два дня их вызвали в Боровск. Как рассказывала впоследствии схиигуменья Серафима, Евдокию принуждали написать донос на батюшку, заявить, что у него где-то припрятаны еще деньги и тому подобное. Но раба Божия не покривила душой ни в чем, не взяла на себя такого греха. Следом за батюшкой попала она в ссылку. Нашла там себе место прислуги у состоятельных людей и чем могла помогала ему, особенно питанием, пока он нуждался.
Была она с ним до конца срока, а затем вместе вернулась в Иклинское и вновь взяла на себя все его хозяйство. Вместе с ним и его матерью пережила она страшную ночь 1941 года, когда они почти отчаялись в «животе» и причащались Святых Христовых Тайн под огнем врага. До самой своей смерти служила она батюшке, и хочется сердечно присоединиться к заключительной молитве, которую читал батюшка, отпевая усопшую: «Упокой, Господи, усопшую рабу Твою девственницу инокиню Евдокию и сотвори ей вечную память».
Батюшка вспоминал, что немецкие солдаты находились в Иклинском два месяца и пять дней, 22 октября заняли они село. А 25 декабря (н. ст.) советские войска выбили их оттуда в два часа ночи. «В эту ночь была такая канонада, что невозможно описать: смерть витала у нас над головой. Господи, прости! Я, недостойный и грешный, мама моя Наталья Семеновна и раба Божия Евдокия решили причаститься святых Христовых Тайн, так как со мною были Святые Дары. И ждали мы смерти — вот попадет снаряд в дом... Но Господь Своею благодатию сохранил нас от напрасныя и внезапныя смерти и даровал нам жизнь на покаяние — немцы отступили...
Однако в 8 часов утра их аэроплан налетел на Иклинское и стал бомбить непосредственно наш дом, так как около него скопилось много машин и бойцов — была выдача продовольствия и стопочки вина. Мой дом сгорел от зажигательной бомбы. Погибла вся живность — корова, поросенок, куры — и сгорел весь хлеб, что я заработал в колхозе. Кроме нас с Дуней (моей прислугой) в доме было 20 человек солдат. Они выбили окно, и мы вылезли за ними из дома и остались в чем только были — все имущество погорело.
Жили потом на квартире в Иклинском, а продовольствия никакого не имели, пошли по приходу побираться. Спасибо прихожане дали хлеба, и муки, и картофеля, и еще кое-что, в чем имели нужду. И так продолжали жить до праздника Благовещения...
Во время боя храм был разрушен, колокольня до карниза была сбита и упала, остались одни стены храма, внутри все выгорело. Так что без капитального ремонта церковь стала непригодна для богослужения».
Но на праздник Благовещения прихожане соседней деревни позвали батюшку служить в Спас-Прогнань. Еще прежде, в сороковом году, когда в Иклинском храме не было службы, он в свободное от колхозных работ время, особенно в праздничные дни, ходил туда в храм и помогал по службе тамошнему настоятелю отцу Владимиру Замятину. В январе 1942 года протоиерей Владимир тяжело заболел, а 25 февраля скончался. Вместе с отцом Михаилом Смирновым, священником Передольского прихода, проводили его в последний путь. И осиротевшие прихожане стали просить батюшку Амвросия заступить на его место и незамедлительно стали хлопотать о его назначении. В ответ на их прошение патриарший местоблюститель Сергий (Страгород-ский) прислал назначение отцу Амвросию быть «служителем культа в селе Спас-Пре-ображенья, иначе называемое село Спас-Прогнань Угодско-Заводского района Калужской области». Итак, с 1 марта 1942 года и до последних дней своей жизни батюшка молился в храме Спас-Преображенья (второй престол в честь великомученика и победоносца Георгия и третий — в честь Благовещения). Близ храма жить оказалось невозможно, так как все было занято войсками. В сторожке у храма и то жили танкисты. Поэтому батюшка находился на квартире в деревне Киселевка и пять лет ходил до храма пешком пять километров. А потом был куплен домик у Ефроси-нии в деревне Софьинка, гораздо ближе к храму, в пятнадцати минутах ходьбы до него. Правда, в последние годы жизни и этот путь был очень сложен для Старца, у которого постоянно болели ноги. А потому чада сделали деревянную тележку, на которой и возили батюшку на службу в храм. До последних дней своей жизни, как бы он себя ни чувствовал, батюшка всей душой стремился в дом Божий, где находил облегчение от всех болезней и тягот жизни.
Но не полным был бы рассказ о жизни старца, если при этом с благодарностью не упомянуть об инокине Евдокии, которой досталось разделить с батюшкой тяготы и испытания его жизненного креста. Из воспоминаний чад известно о ней следующее. Была раба Божия Евдокия девицей и никогда замуж не выходила. Несла послушание на кухне Боровского монастыря. После закрытия монастыря пришла она к отцу Амвросию, в село Иклинское, где он тогда служил, и осталась у него, взяв на себя все заботы по домашнему хозяйству. Когда у батюшки (10 августа 1930 г.) был устроен ночной обыск, то у Евдокии нашли принадлежащие ей тридцать рублей мелочью. И эти деньги приписали батюшке, через два дня их вызвали в Боровск. Как рассказывала впоследствии схиигуменья Серафима, Евдокию принуждали написать донос на батюшку, заявить, что у него где-то припрятаны еще деньги и тому подобное. Но раба Божия не покривила душой ни в чем, не взяла на себя такого греха. Следом за батюшкой попала она в ссылку. Нашла там себе место прислуги у состоятельных людей и чем могла помогала ему, особенно питанием, пока он нуждался.
Была она с ним до конца срока, а затем вместе вернулась в Иклинское и вновь взяла на себя все его хозяйство. Вместе с ним и его матерью пережила она страшную ночь 1941 года, когда они почти отчаялись в «животе» и причащались Святых Христовых Тайн под огнем врага. До самой своей смерти служила она батюшке, и хочется сердечно присоединиться к заключительной молитве, которую читал батюшка, отпевая усопшую: «Упокой, Господи, усопшую рабу Твою девственницу инокиню Евдокию и сотвори ей вечную память».