Среди фотографий схиархимандрита Амвросия встречается и такая: батюшка сидит за своей любимой фисгармонией, а на стене прямо над ней висит фотография преподобного Амвросия, на которую он устремил свой взгляд. Батюшка сделался его преемником (и не только по духу). Словно этому тихому мальчику с задумчивым и пытливым взглядом преподобный Амвросий поручил то, что он любил, но на что не всегда хватало времени. А любил отец Амвросий музыку и пение духовное. Преподобный Амвросий, навещая своих подопечных шамординских сестер, порой утешал их игрой на фисгармонии. Любил послушать и их пение, а при необходимости поправить. «Каждый день, во всю светлую седмицу, сестры пели у него утреню, часы и вечерню. Батюшка сам подпевал; иногда задавал певчим тон, поправлял ошибки и делал разные замечания». Обычно сопровождавший его в этих поездках письмоводитель иеромонах Венедикт также умел и любил играть на фисгармонии. Впоследствии он станет преемником преподобного Амвросия, духовником шамординских сестер, благочинным Калужской епархии и настоятелем монастыря преподобного Пафнутия Боровского, куда и вызовет к себе регентовать рядового послушника Василия Иванова, хорошо и давно знакомого ему по Оптиной пустыни, а затем выхлопочет ему разрешение на постриг, при котором сам и наречет его Амвросием в память их незабываемого Старца с предведеньем того, что он будет в дальнейшем продолжателем духа и дела старчества.
А пока Василий Иванов впервые получил благословение преподобного Амвросия и вернулся в родительский дом. Только через восемь лет вновь обретет он Оптину как свою духовную Родину, в которую уже получал призыв через своего дядю (по матери) отца Иеремию.
«Многими скорбями подобает нам внити в Царствие Небесное...» Не задавалась жизнь семейная в родном доме. Три сестры Василия умерли в младенчестве, остался он один у матери, а в.возрасте тридцати трех лет умирает отец, и мальчик остается сиротой. Главным в доме становится брат отца. Однако он недуговал пристрастием к хмельному и пьяный имел буйный характер, даже по временам страдал белой горячкой, из-за чего Василий с матерью не раз проливали слезы, а она все думала, как бы избежать им еще горшей беды и последнего разорения. Может, снова замуж выйти за кого-нибудь, где найти поддержку? Где главу преклонить? Кто пожалеет горемычных? «Долго ли, сынок, мы будем так жить и терпеть?» — вспоминает старец в своей автобиографии слова матери.
Но Господь и милует тех, кто терпит, услышал Он горестный вздох матери, которая боялась за своего сына, и вразумил рабов Божиих в Своем благом промысле. «И вот, — пишет далее отец Амвросий, — мы договорились, что мать уйдет к своей сестре в Таволжский монастырь, а я — к дяде в Калужскую Оптину пустынь».
Накануне отъезда, в день преподобного Венедикта и Федоровской иконы Божией Матери, усердно помолившись, спокойно заснул. А на следующее утро, 15 марта, на второй неделе Великого Поста (в день празднования муч. Агапия и семи мучеников с ним, а также священномученика Александра и мученика Никандра), благословившись у матери, выезжает отрок, напутствуемый молитвами Царицы Небесной, преподобного Венедикта и святых мучеников и священномучеников, и с этого момента вступает на путь служения Господу. И в дальнейшем духовном пути служителя Божия откроются черты преподобничества и исповедничества, ибо, говоря словами другого великого старца Оптиной Пустыни отца Варсонофия, «нет в жизни случайных сцеплений обстоятельств: все промыслительно. Замечайте события вашей жизни. Во всем есть глубокий смысл. Сейчас вам не понятны они, а впоследствии многое откроется». В дальнейшем окажет ему свое покровительство преподобный Венедикт через старца отца Венедикта (помощника преподобного Амвросия), который возьмет его под свое руководство.
При жизни его называли Оптинским старцем. Хотя, быть может, это не совсем правильно, так как в Оптиной послушником он провел почти восемь лет своей жизни, а девятнадцать лет (вплоть до закрытия монастыря) у преподобного Пафнутия Боровского, где принял постриг на двадцать восьмом году своей жизни, на два года ранее положенного по уставу срока в награду за примерное поведение и создание монастырского хора. После закрытия монастыря был сельским батюшкой, к которому за советом обращались со всех концов России.
Дух и традиции Оптиной оставались с ним неизменно во все дни его земной жизни. И дело здесь не только в восприимчивости этой души, но и в глубокой духовной связи этих святынь русского Православия. Много монастырей окормляла Оптина через своих воспитанников и, по словам самого Старца, была «рассадником монашества»: «Из Оптиной брали достойных иеромонахов в начальники других монастырей». Об этом же свидетельствует известный православный писатель протоиерей Сергий Четвериков: «Оптина пустынь в своем духовном росте являлась могучим духовным центром, откуда дух истинного православного монашества широко разливался по всей России»2. Так что монастырь преподобного Пафнутия Боровского и Оптина не только находились территориально близко, но и имели общий дух через своих насельников и наставников.
Царица Небесная всю жизнь простирала над батюшкой покров Своих молитв, в ознаменование чего и забрала его к Себе в великий праздник Покрова. Стопами святых мучеников и священномучеников Божиих пройдет он в годы гонений и ссылок. Да и что такое и сама жизнь монашеская? «Великий Антоний говорил, что истинный монах с первых шагов мученик подвижничества».
Но все эти тайные нити промысла Божия будут ясны лишь впоследствии, а пока не без волнения садился отрок в телегу со своим другом Яковом Прониным, который не захотел расстаться с ним, а желал разделить его долю, и, сопровождаемый тетей — монахиней Поликсенией, отправился в монастырь Оптину пустынь.
Как долго они добирались из Тамбовской губернии — об этом нет прямых свидетельств, но предположительно можно думать, что прибыли они под праздник святого Алексия человека Божия, совершенного монаха, наверняка отметившего отрока своей молитвенной поддержкой.
Отец Амвросий незадолго до своей смерти посетил разоренную Оптину пустынь (хотя в это время был уже болен, и поездка далась ему нелегко); это свидетельствует о том, что в самой глубине его сердца никогда не исчезала память об этом великом месте: «Изуй сапоги от ног твоих, место бо, на немже ты стоиши, земля свята есть» (Исх. 3, 5)...
Невольно вспоминаются слова другого паломника Оптиной, который посетил ее несколько позже батюшки, но оставил нам свидетельство современника, обладающего даром слова и умеющего выразить переживания верующего сердца, такие близкие любому православному, посетившему святыню. Почему бы не восполнить недостающее свидетельством этого скромного паломника Оптиной?
«Оптина пустынь находится на расстоянии трех верст от Козельска, и, благодаря своим историческим условиям, совершенно изолирована от мира. С трех сторон она, как бы забором, окружена и защищена от соседних селений дремучим лесом, настолько девственным, что в нем, благодаря запрещению всякой охоты, совершенно свободно располагается всякая дичь; целыми гнездами живут цапли, и во время вечерней зари оглашают окрестность самым невообразимым криком...
С четвертой, западной, стороны, почти у самых стен величественных храмов обители, течет неширокая, но очень глубокая, местами до восьми — двенадцати аршин глубины, быстро бегущая речка Жиздра, приток Оки. По левому берегу Жиздры широким ковром раскинулся роскошный зеленый луг, который идет вплоть до большой дороги на Калугу и на котором кроме небольшой речки Кмотомы, притока Жиздры, и нескольких небольших озер, красиво раскинулась чистенькая, нарядная, особенно летом, поддерживаемая обителью деревня Стенино».
В это уездное, благолепное место и привел Господь будущего подвижника. Думается, замирало и его сердце, когда предстала Пустынь перед взором волнующегося отрока. «Вот перед вашими глазами хорошо устроенный, чистый, — ни соринки на полу, — паром, который плавно подходит к берегу, направляемый седовласыми монахами. Ваши лошади въезжают, вы переплываете эту темно-зеленую зыбь и чувствуете, что вы ближе и ближе к той, невидимо манящей вас благодатной купине, в которой вы, чувствуете, найдете все, что нужно, для вашей другой, быть может, не совсем понятной еще вам самим, духовной жизни... Паром ударился о край пристани... Лошади весело дернули о гористую дорогу к монастырю, и почти наравне с кельей, избушкой отца паромника, вы увидали как бы встречающее вас изображение Пресвятой Богоматери «Утоли моя печали». Благоговение охватывает вашу душу, вы невольно снимаете шапку и осеняете себя крестным знамением...
Идя последовательно от этапа к этапу в обители, на каждом шагу встречаем что-либо говорящее нашей душе. Вот перед вами Святые ворота; терраса, ведущая снизу монастыря в обитель; эти ворота ярко напоминают вам о стремлении горе, к Богу. Поднимаясь под Святые ворота, вы чувствуете, как ваша мысль напоминает вам о другом поднятии, о других ступенях.
Из окна книжной лавки, расположенной направо от Святых ворот, видим портрет старца Амвросия, который всей своей жизнью напоминает вам о тех ступенях нравственного совершенствования, которые на самом деле приведут вас горе, к источнику истинного счастья и истинной жизни».