«Если человеку дана жизнь такой длины, значит, он сделал то, что был должен»

Михаил Михайлович Пришвин на склоне своей жизни однажды записал в дневнике:

«Как бы вам хотелось родиться – на долгую или на короткую жизнь? Хотите сразу сгореть или жить, как я, под хмурыми тучами и с каждым годом чувствовать, что тучи мало-помалу расходятся и вот-вот покажется солнце...»

Строки эти он написал в семьдесят, всего же жития его было в 1954-м, когда он ушел из земной жизни, 81 год.

Нынешний же разговор – о нашем уже безо всяких натяжек современнике, о человеке, родившемся в 1980-м. И чтобы сразу познакомиться с ним близко, послушаем один из его рассказов.

Итак, МАКСИМ САВЕЧКО.

Как святой у сатаны учился 

Как-то некий старец святой жизни понял, что пришло ему время нести свет любви миру. Он встал, вышел из своей кельи и отправился в город.

Целый день он ходил среди людей, пытаясь привести их к Богу. Однако люди не слушали его, отворачивались и проходили мимо. Одни только дети веселой гурьбой бегали за ним, садились кружком вокруг него и слушали его сказки. Да еще птицы слетались, чтобы поклевать рассыпанные для них крошки.

В конце дня святой присел на камень рядом с колодцем, находящимся за городом, и тут же погрузился в печальную задумчивость. Вдруг возле него раздался глумливый хохот стоящего неподалеку сатаны:

«Что, старик, плохой у тебя улов нынче? В затворе-то ты был силен. Не знаешь, было, как и приступиться к тебе. Ну, а тут уж – мои владения. Или покорись, или уходи. Работал бы ты на меня – я бы тебя всему научил. А то вон какую ты себе в келье бородищу-то отрастил, а ума-то так и не нажил».

И, хохоча диким смехом, довольный сатана ушел восвояси. А святой, оставшись в одиночестве, подумал: «Кланяться я тебе, губителю, конечно же, не стану, но в одном ты прав: живешь ты дольше меня, да и видел за свою жизнь побольше, – не грех бы и мне, лукавый, твоим хитростям поучиться».

На следующее утро старец снова пришел в город. Обрадовался сатана, увидев его, и спрашивает святого: «Что, старик, пришел поклониться мне?».

Улыбнулся старец: «Сказано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи».

Замахал тут руками сатана да затопал копытами от злобы: «Хватит, старик, прекрати», отскочил от него и пошел по городу козни чинить да неурядицы строить. А святой, тем временем, пошел потихоньку следом за сатаной да стал приглядывать, что тот делать станет.

Первым делом начал лукавый повсюду свои сети ставить да тенета раскидывать. Где ни пройдет, всюду какую-нибудь ловушку или приманку оставит.

Удивился святой: «Хоть и глуп ты, сатана, тем не менее, правду люди говорят, что хитрец ты бывалый». И решил он тогда свои сети плести – из добрых дел, щедрых даяний да слов ласковых. Свои ловушки да приманки расставлять – к доброте да взаимовыручке 
привлекающие. То к воротам богача нищего посадит, то вдову к дому судьи приведет, то калеку на виду у веселящейся молодежи оставит или детей на помощь слабой старушке пошлет.

Стал и дальше святой за сатаной наблюдать. И видит он, что тот хитрец, когда сети разбрасывал, то сильно спешил, а когда все их проверил и закрепил, тогда сел неподвижно в укромном темном месте, что твой паук, и стал терпеливо ждать удобного момента, тщательно прислушиваясь да ко всему приглядываясь. Долго мог он ждать, спешить ему было некуда, а потом, когда жертва совсем запутывалась, тут уж и набрасывался на нее.

Посмотрел на это святой старец, покачал бородой: «Вот уж, действительно, не зря говорят о дьявольском терпении. Сатана не спешит, выжидает и до времени скрывается. Но стоит только наступить нужному моменту, как он тут же решительно и уверенно действует». Понял святой, что и здесь может поучиться у сатаны и терпению, и чуткости с внимательностью, и постоянной готовности да трезвению, да к тому же мужественности, дисциплине и упорному стоянию за свою правду.

Пошел тогда святой по всему городу, да и стал всю паутину сатанинскую руками рвать да ногами топтать. А потом сел и стал смотреть, что сатана делать будет.

Совсем почернел от злости сатана и скорее побежал по улицам и площадям, дворам и домам новые сети разбрасывать да старые починивать.

Посмотрел святой и извлек для себя еще один урок из действий сатаны. Он понял, что нельзя унывать и, тем более, впадать в отчаяние, даже когда увидишь, как на твоих глазах рушится все, что ты с большим трудом построил, и горит все, что ты долгое время растил, – а надо тотчас же со всей решимостью спасать оставшееся и начинать снова и снова строить на земле прекрасное здание любви и истины.

Солнце уже почти скрылось в закат, когда святой отыскал сатану, забившегося в далекий темный угол. Сатана вздрогнул, когда увидел старца, и, испуганно взглянув на него, сказал: «Зачем ты пришел сюда мучить меня, старик?»

Святой ответил: «Благодарить тебя пришел я, враг рода человеческого, за твои уроки, пользу мне доставившие. Хитер ты, сатана, и злораден, да вот и твоя наука мне во благо была».

Взвыл тут сатана диким голосом, словно зверь раненый, зубами заскрежетал, да от ненависти своей неутолимой провалился прямо под землю, в самую мрачную бездну горящей преисподней. Туда ему и дорога.

А святой, вооружившись новым знанием, продолжал творить дела добрые и нести миру неиссякаемый свет божественной любви.

11.08.2011

Почти все свои литературные произведения Максим написал за очень короткий период – август-сентябрь 2011 года. И вообще, по словам мамы Максима Антонины Александровны из письма к Нине Горынцевой, «…он с самого рождения сильно опережал в развитии своих сверстников, вот так, как в ускоренном кино, и прожил свою жизнь. Все это можно бы растянуть лет до 90. Но это был бы не Максим».

А долгожители в его роду были, хотя бы родная, любимая и очень любившая внука бабушка.

«20 мая 2011 года, – пишет Антонина Александровна Савечко, – в возрасте 94 лет ушла из жизни моя мама – бабушка Максима, Александра Михайловна Дьякова. Я сразу же сообщила об этом сыну по телефону, а когда пришла домой, он протянул мне скрученный в трубочку лист бумаги со словами: “Прочитаешь это бабушке”. Проводить в последний путь любимую бабушку Максим не мог, т. к. только что вернулся с очередного, последнего для него, курса “химии”. На поминках я зачитала это письмо, которое Максим писал, зная, что никогда не получит на него ответ».

(За два с половиной месяца до этого Максим писал своей троюродной сестре Александре, описав свою жизнь и упомянув ближайших родных: «Про бабушку Шуру разговор особый. Закат ее жизни проходит в смятении… Мама носит ей еду, а большего бабушке не надо. Она уже давно ничего не читает, перестала писать письма, ей трудно поддерживать тему разговора. Жалко бедного человека»).

Письмо бабушке

До свидания, бабушка!

Ты ждала и томилась, боялась и просила, роптала и сетовала, – и вот оно пришло, твое время.

Сколько прожила ты на этой земле?

Девяносто четыре года и неделю… без малого век.

Редкому человеку отпущен такой долгий срок. Я слышал, как говорили: «Почтенный возраст», «Она прожила долгую хорошую жизнь»… Но скажите, разве это много? Чтобы сосчитать до девяноста четырех, хватит минуты, а чтобы вернуться из нынешнего возраста в наше детство, достаточно взмаха ресниц.

Ведь это было вчера.

Время, как песок, струится между пальцами, и нам не ухватить, не удержать его. Можно закрыть глаза и уши, делать карьеру на работе и веселиться с друзьями, но забыть о том, что все исчезнет, как дым, и растает, как воск, нам не дает собственное сердце. Этот немой свидетель никогда не лжет. До последнего нашего вздоха он будет без устали отсчитывать впустую прожитые минуты и часы, аккуратно собирая их в нашу копилку безвозвратно ушедших лет.

И как бы мы ни обманывали себя, все равно в наши мысли биением пульса проникает неумолимый вопрос.

Зачем я живу?

Мы отмахиваемся от него, как от назойливой мухи, а оказавшись с ним наедине, впадаем в уныние, не желая принять очевидной, простой истины.

Скажи нам, бабушка, ведь теперь ты знаешь ответ!

Ты молчишь. А вопросы легкими дождевыми каплями падают на почву наших сердец.

Ты молчишь. Твоей душе тяжело сознавать, что ты и всегда знала ответ.

Ты молчишь и своим молчанием напоминаешь нам, что мы странники в этой жизни, мы призваны сюда не для того, чтобы собирать богатство и искать наслаждений, – у нас есть цель.

В этой жизни мы готовимся к вечности. Наша душа это знает, знает и чувствует, что не умрет никогда. Знает, что она должна трудиться, но живет в праздности; что должна быть чистой и легкой, но отягощена телесными желаниями и земными попечениями; знает, что чью волю будет исполнять здесь на земле, с тем будет и после смерти.

Так зачем же мы проводим нашу жизнь, заботясь о теле и забывая о душе? Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?

Спасибо тебе, бабушка, за это напоминание. Прости, что не ценил минуты, проведенные вместе.

До свидания, родная моя бабушка! Как собрались мы здесь, так встретимся и там; и будем молить Бога, чтобы встреча наша была радостной! Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы Твоея Александры, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Аминь.

20.05.2011

В трехтомнике Максима Савечко после этого письма к умершей бабушке стоит маленькое примечание Антонины Александровны: «Ровно через полгода бабушка и внук встретились. Встретились, чтобы уже никогда не расставаться».

Тридцать один год с нами. А сегодня три года, как Максим ушел из земной жизни в вечную.

«Я как чувствовала, – пишет его мама писателю Александру Кабакову, с которым Господь свел Максима, и то заочно, в последнюю его осень, – что жизнь, которую я дала, не будет долгой, и бережно храню все, связанное с сыном». Так среди многого другого в этом трехтомнике есть дневниковые записи матери – «от двух до пяти». Откроем некоторые из них.

В три года: «Играет и везде по квартире разложил игрушки: “А я, мама, немножко хулиган. Игрушки раскидал. Непорядок”. Убирает без напоминания».

В четыре: «Вдруг перед сном серьезно: “Мама, а можно я никем не буду? Я просто вырасту большой, и все. И никем не буду”.

Тоже в четыре года: «Пришел из д/с и сообщает: “Ваня Чесноков так плакал, как будто его на войне ранили. И слезки у него висели как маленькие сосульки”.

В пять лет: «Играет “в королей”. Сестра сделала из серебряной бумаги корону. Весь вечер не снимал. Обращались к нему “Ваше величество”. Назавтра ушел с короной в д/с. Сказали, что ходил в ней целый день, снял только на занятии. Воспитателям пришлось его “величать”. Дома спрашиваю. Мол, всем велел себя называть “Ваше величество” или нет. Сын: “Да не всем. Только девочкам. Ведь мальчики и так всегда короли”».

Прекрасный биографический очерк о Максиме в его трехтомнике, написанный другом семьи Савечко, большим и тонким поэтом В. В. Кудрявцевым, ушедшим из земной жизни совсем недавно, через полтора года после Максима (у него был тот же диагноз), начинается со школьных лет, но можно было бы многое еще вспомнить из раннего детства, хотя бы эпизод, когда Максимка притащил в детский сад толстую медицинскую книгу своей сестры, поступившей в медучилище, и стал читать таким же детям, как он, лекцию о вреде курения и алкоголя. А Владимир Валентинович в начале своего очерка пишет:

«Уже в школе его называли профессором, потому что он “хорошо читал и много знал о млекопитающих, насекомоядных, о птицах и о другом”. Из письма матери: “Он прекрасно пел, занимался спортом, рисовал, ходил в языковую школу и был там одним из лучших, т. е. все, за что он брался, было только на ′отлично′”.

Школу он окончил с серебряной медалью, университет с красным дипломом. Все ему давалось легко.

Одного боялась его старшая сестра Вика. В письме, написанном брату уже после его ухода из жизни, она писала: “Ты был очень влюбчивый мальчик, ранимый и честный. Случалось, что ребята в садике дрались. Я тебе говорила:′Почему ты не даешь сдачи, когда тебя лупят! Ты что стоишь и смотришь?′ А ты мне отвечал: ′Я не могу стукнуть, им же будет больно′. Я тогда думала:′Господи, что мне с тобой делать, как ты будешь жить: Тебе будет так трудно!′”

А ему было легко, и жизнь одаривала его друзьями и разными мирскими радостями».

Но радости – это вроде бы о первой, безоблачной части жизни Максима. Я хотел бы, что мы перенеслись сейчас в его последнее лето. Вот эти строки пишет человек, молодой, но которому после двух операций и семнадцати (!) курсов химиотерапии врачи уже не оставили шансов жить…

«Задышала, забурлила всей своей полнотой наша летняя жизнь: щекочет нос запах чернил, во рту вкус черной смородины, раздаются голоса соседей, льется из шланга в ванну звонкая струя воды; грохоча тележкой с канистрами воды, идет по проулку папа; мама на кухне хлопочет, собираясь варить компот. Хорошо тут, в нашей “маленькой деревне”» (Из дневника 17.07.2011)

Вам это не напоминает «Лето Господне» Шмелева, которое, кстати, так любил Максим?

«Не знаю, как у вас, – пишет В. В. Кудрявцев, – а у меня дыхание сводит на вздохе, когда я, плененный будничной суетой, читаю его целомудренные строки, источающие горний свет, мне к сожаленью, невидимый:

– Замечательный, радостный день. Наслаждаюсь этим словом – радость, радостный – и пишу его с тем упоением, с которым дети рисуют свое счастливое, улыбающееся солнышко. Дай Бог не сходить со страниц моих тетрадок этому лучезарному, благословенному слову». (24.07.2011)

«Глуп я был, что раньше не понял этого счастья…»

Из письма Максима к своему духовнику отцу Сергию:

«Сейчас я менее болен, чем когда был здоров, но еще не способен увидеть шрамы и те гнойные раны, которые оставили на моей душе мои неправедные мысли и поступки».

Не хочется отрываться от светлых страниц последних дневников Максима.

«Еще один спокойный осенний денек, навевающий тихие думы и созерцательное настроение. На фоне светло-серого неба качаются тонкие ветки с зелеными листочками – и это все, что нужно душе для счастья в это утро. Говорят, люди рады лету, пчела рада цвету, но и эта осень чудо как хороша своей мирной благостью, которая, словно елеем, омывает и утешает разгоряченное сердце и вытесняет своей загадочной тишиной суетные мысли и торопливые порывы…» (15.09.2011)

А ведь эти строки отделяют от последнего дня земной жизни их автора всего два с половиной месяца. Поэтому тут же приведем – последнюю запись в дневнике Максима.

«Четверг, 24 ноября 2011 года.

Вмч. Мины (304). Прп. Феодора Студита, исп. (826). Блж. Максима, Христа ради юродивого, Московского чудотворца (1434).

У меня проблемы со сном: ночью спал мало и днем меня все клонило в сон.

Сегодня много слушали с мамой “Один день Ивана Денисовича”.

Вчера говорил по телефону с Виталием Вороником и отцем Илией. Навещала Ксюша.

Сегодня вечером придет Соня и, по моей просьбе, Вика. Хочу поговорить с ней о своих состояниях и ожидаю от нее ночного укола.

В общем, буду потихоньку выкарабкиваться. День хороший. Слава Богу за все!»

Это последние слова, написанные Максимом Савечко.

Молился за Максима весь их храм в родной Вологде. Антонина Александровна пишет А. А. Кабакову:

«18 ноября снова был большой приступ, уже все близкие приходили прощаться, но вымолили еще на недельку. Уже 21 числа пишет в дневнике (писать трудно, метастазы пошли в мозг, немного изменилась речь и сложно собирать мысли): “Решил почитать ′Американскую трагедию′, а взять за ней′Человек, который смеется′, потом может быть ′Ремарка′”. Причастили, отслужили заздравный молебен, и в последние три дня вернулись – и красивый почерк, и речь.

24 ноября закончил свою последнюю запись в дневнике словами: “В общем, буду потихоньку выкарабкиваться. День хороший. Слава Богу за все!”

Ночью ушел от нас сидя рядом с папой, положив голову ему на плечо. Во сне».

Говорят, и не зря, что поэты часто обладают нечаянным даром предвидения собственной судьбы. Тут можно далеко не ходить и вспомнить земляка Максима, Н. М. Рубцова, написавшего когда-то:

Я умру в крещенские морозы,
Я умру, когда трещат березы…

И Рубцова Максим любил, и даже семейные воспоминания о Николае Михайловиче сохранились в семье Савечко. Самого же Максима не хочется называть поэтом, потому что… потому что сам он все же больше, много больше, чем любое пусть и неслучайное определение. А стихи он, да, тоже писал. В 18 лет был первый всплеск литературного творчества, которое он потом, собственно, и не забрасывал. И вот в эти свои восемнадцать лет он напишет такое:

Царство белого песка

Слышен словно свысока

Колокола отзвук зыбкий,

Купола в морозной дымке

Растворяются слегка.

Словно приоткрылось небо,

Обнажив хрустальный свод,

И обрушилось зимою,

Превратив печали в лед.

Рассыпая щедро иней

На деревья и кусты,

Покрывая бело-синим

Все тропинки и мосты.

И ко мне с улыбкой грустной

Подойдет, в глаза не глядя,

И на плечи мне опустит

Бархатный из снега саван.

Припорошит сединою,

Холодом своим согреет.

И прохладною волною

Пылкий разум мой овеет.

Инеем сомкнет мне губы

И покроет настом очи,

И засну я на коленях

У полярной долгой ночи.

Один из рассказов Максима, написанных в последнее лето, носит название «Я исцелился от рака». Исцеление, правда, оказалось временным, но… впрочем, послушаем самого Максима.

«…Я был крещен задолго до болезни – в одиннадцать лет. Теперь я вспоминаю, что тот день ‹…› был светлым и радостным. Правда, потом я забыл эту радость и не вспоминал о ней до самой моей болезни.

Шло время. Я болел, лечился и с удивлением стал замечать, какой дружной и сплоченной становилась наша семья. Куда-то ушли и забылись мелочные ссоры и обиды. Дети стали более отзывчивыми и добрыми. И я почувствовал, что в самом центре всех этих поразительных изменений было не что иное, как моя болезнь.

Все члены нашей семьи, кто чаще, кто реже, стали заходить в церковь, ставили там свечки, крестились, произносили неумелые молитвы, плакали и улыбались чему-то. Нас всех стало тянуть к Богу. Мы любовались красивыми иконами, гладили их и целовали, прикладывали к груди. Мы привыкали читать короткие утренние и вечерние молитвы. Поначалу это было очень тяжело: мы зевали, путали слова, мало чего понимали, а иногда и совсем забывали помолиться. Однако, незаметно для себя, мы мало-помалу стали понимать больше, начали добавлять новые молитвы, да и, вообще, полюбили молиться…

Тогда наша жизнь начала становиться чище… Однако, думаю, что об этом, как и о многом другом, я еще напишу в своих рассказах. Ведь я на днях начал писать рассказы, которыми хотел бы поделиться со всеми вами».

«Господь сделал Максиму великий подарок: – пишет Антонина Александровна о последнем лете своего сына, – несколько недель здоровья, прекрасного самочувствия и прилива сил. Рассказы и стихи рождались иногда по нескольку в день. Максим с радостью рассылал и раздавал их своим друзьям, родственникам и знакомым. Сыну было очень важно знать их отзывы. Он так и писал им: “Можете быть предельно откровенны: критика мне уже не раз помогала”. Максим где-то нашел выражение, которое ему очень понравилось: “Друг – ругай, враг – хвали”, но друзья все равно только хвалили – что делать, если им действительно нравилось практически все, написанное им. Когда же Максим получил письмо от известного писателя А. А. Кабакова с критикой своих произведений, с советами и предложениями, как и о чем писать дальше, то был безмерно счастлив. В ответном письме сын пишет: “Мне еще столько предстоит понять и прочувствовать. Писатель ли я, или то были лишь выплески чего-то, забурлившего в душе? ”»

Закончим наш с вами разговор о Максиме его стихами того благословенного лета. Вообще все, за что он ни брался за свои тридцать лет, он доводил до мыслимого совершенства, причем делал это с видимой и поражавшей всех легкостью. Уже в 18 лет подборка его стихов была опубликована в местной печати. А стихи последнего лета… их не так уж много, и при этом в них использованы все пять основных стихотворных размеров! Впрочем, не это главное…

ТАИНСТВО

посвящается Gregory Lemarchal 

Звук. Слово. Фраза. Тишина. 
И снова слово раздается, 
И тихим стоном песня льется 
Струей искристого вина. 

Улыбка. Взгляд. Прикосновенье. 
И, словно голубь в вышине, 
Взовьется сердце вдруг во мне, 
И в вечности умрет мгновенье. 

Любовь – безбрежный океан. 
У берегов ее безмолвный 
Стоит сосуд до верху полный 
И слез души и слова ран. 

20.08.2011 

Подруги Максима по аспирантуре Елена Ларионова и Екатерина Морозова напишут потом его матери: «При прочтении стихотворения “Таинство” подумалось, что “сосуд до верху полный и слез души и слова ран” – это сам Максим, его душа, его талант, его нерастраченная любовь».

МОЯ ЖИЗНЬ

На земле напротив Рая, 
Ночью в пламени сгорая, 
Днем со свистом пролетая 
Перед Богом Вседержащим, 
Любящим и Вездесущим, 
Я живу мне данным веком, 
То пылая, то порхая, 
Падая и вновь взлетая, 
И от всей души желая 
Быть за все благодарящим, 
В боли радостью живущим 
Настоящим человеком. 

03.09.2011 

Из письма к Максиму троюродной сестры Александры: «Я тебе уже писала, еще в первых письмах по эл-ке, что ты очень хорошо пишешь. Твоя речь такая ладная, что когда читаешь – такое ощущение, что слушаешь приятную, спокойную музыку».

ОСЕННЯЯ ЛИРИКА

Тишина поселилась в городе. 
В легкий сон погрузилась земля. 
В изумруде стоят и в золоте 
Молчаливые тополя. 

Ветер носит по небу ворохи 
Разметавшейся кучи белья. 
Мечет солнце лучистые сполохи 
К хриплой радости воронья. 

Буйство летнее канет в забвенье 
В тихом шорохе слез сентября 
И задумчивой грустью осенней 
Просияет в душе у меня. 

17.09.2011 

Это последнее стихотворение Максима Савечко и самое любимое его мамы – может быть, именно поэтому. На следующий день, 18 сентября, он слег и уже не вставал.

«Последние 2 месяца болезни Максима, – пишет Антонина Александровна, – я отдельно от записей о здоровье сына стала записывать некоторые моменты из наших с ним разговоров. Я как будто боялась упустить, потерять, забыть что-то очень важное из сказанного сыночком.

Вот некоторые из этих записей.

«26.09.2011.

Максим:

– Через 4 месяца мой День рождения.

– Если бы мне сейчас сказали, что жить осталось 5 минут, я и тогда бы постарался за это время подарить людям добро и любовь и эти 5 минут были бы прожиты не зря.

– Не надо ни от кого ничего ждать, тогда не будешь разочаровываться. Не жди, а дари добро сама. Или, например, ты упал, а кто-то подал руку – ты и не ожидал. Порадуйся.

– …Во мне его ‹т. е. страха› нет. У тебя есть, потому что ты за меня боишься, а ты не бойся. Потому что со мной ничего не случится. Если человеку дана жизнь такой длины, значит, он сделал то, что был должен.

…Сетую, что, видимо, Господь не слышит мои молитвы или я тихо молюсь или еще что-то не так делаю.

– Ты только о Боге плохо не говори. Он все слышит и знает. Даже если молча будешь молиться. Главное, чтобы от сердца, от души. Посмотри, какой хороший сегодня был день, и скажи ему “Аминь”».

Один из друзей семьи Максима написал в интернете:

«Максим научился любви. Ни слова горечи, ни сожаления, ни недоумения. Полное принятие воли Божьей и только благодарность за все. Широкая, чуть смущенная улыбка и широкие объятия светлой души.

И о нем тоже сказал поэт:

Нет, весь я не умру…

Максим не умер. Он с нами, просто мы очень без него скучаем».

МЕЧТА 

Море земное мятется и бедствует, 
Темная бездна покрыта волнами; 
Мирно покоится море небесное 
Далью лазурною меж облаками. 

Душа, истомившись по миру небесному, 
Тихо скользнет из объятий беспечности 
И поплывет через бури житейские 
С берега времени к берегу вечности. 

Тьму разгоняя надеждой таинственной, 
Крылья расправит небесная птица, 
И на прощанье во взгляде единственном 
В зеркале неба земля отразится. 

10.09.2011